Наталья О`Шей - Ангелофрения
Каин и Адам стояли с хмурым видом возле швейцара. Магдалина купила братьям одинаковые теплые вещи: серые пальто, толстые брюки, добротные сапоги. На головах младших Эльвенов сидели фуражки, покрытые сверху шерстяными башлыками.
Двери гостиницы распахнулись. На крыльцо вышел смуглый и широкоплечий бородач в шубе нараспашку. Под шубой темнел фрак, на ногах сверкали оскорбительно безупречные и торжественные для нынешней ночи туфли.
Бородач остановил взор на несговорчивом извозчике. В черных глазах зажглись благодушные огоньки.
– В Шереметьево! – распорядился он, обходя Магдалину.
Следом за бородачом на крыльцо вышла миниатюрная женщина в меховой пелерине поверх суконного платья. Она с тревогой огляделась, чуть задержав взгляд на младших Эльвенах, затем заторопилась за человеком в шубе.
Коридорный выкатил на крыльцо тележку с чемоданами, принадлежащими этой паре. Среди поклажи выделялся громоздкий кофр для арфы.
– Простите, но этот экипаж уже занят! – запротестовала Магдалина.
– Что, простите? – бородач нехотя повернулся к Магдалине. Скользнул скептичным взглядом по ее испачканному платью и видавшей виды шали. Впрочем, без надменности, потому что бессребреники в «Гранд-отеле» не останавливались. Поглядел скорее как на досадное препятствие в осуществлении собственных планов. А планы эти были более чем очевидны: поскорее убраться из города вместе со своей спутницей, с чемоданами и арфой. – Как вы сказали?
– Экипаж занят, – повторила Магдалина, досадуя про себя, что ее похожий на шорох песка голос безнадежно теряется на фоне шума взволнованного города.
– Я плохо понимаю по-русски, извините, – бородач хотел было отвернуться к извозчику, но его взяла под руку женщина в пелерине.
– Это ваши дети? – спросила она у Магдалины.
Каин и Адам подошли к Магдалине и встали у нее за спиной.
– Мои младшие братья, – ответила Магдалина.
– Едемте вместе, разделим стоимость пополам, – предложила женщина. – Меня зовут Мария, а моего супруга – Хосе Анхель Верон. Вы наверняка наслышаны о нем. Он исполняет партию Ремендадо в «Кармен».
– Дорогая, лишние слова сейчас неуместны. – Верон помог жене забраться в фаэтон, повернулся к Магдалине: – Садитесь скорее, я рассчитывал вылететь в Петербург вечером следующего дня, но, полагаю, в воздушном порту могут возникнуть трудности. Поэтому лучше приехать туда заранее…
Магдалина внутренне содрогнулась, припомнив заполненный беженцами и авантюристами воздушный порт Мемфиса. Только бы в Шереметьеве обошлось без столпотворения!
– Мы тоже направляемся в Петербург. – Едва она это произнесла, как Адам снова пустился в слезы. – Братцы, вперед в экипаж!
Младшие Эльвены покорно уселись напротив Марии.
– Арфу мне в руки! – приказала госпожа Верон коридорному: тот собирался пристроить кофр в багажное отделение вместе с чемоданами.
Магдалина устроилась между кузенами, бородач притиснулся к жене, ямщик торопливо запихал еще неотработанный гонорар в карман и взобрался на козлы.
– Какая долгая ночь, – сказал Верон, когда экипаж тронулся.
Магдалина прижала к себе Адама. Неожиданно ярко вспомнился тот вечер, когда она впервые увидела Мукеша. Они пили кофе в кабинете Матвея Эльвена, и дядя был не рад компании городского советника. Бедный Матвей! Знал бы он, что ждет их в будущем. «Лучше долгий день, чем долгая ночь», – сказал тогда Мукеш, и сейчас Магдалина повторила его слова Веронам. Супруги притихли, пораженные горечью интонаций, прозвучавших в сорванном голосе Магдалины.
Расставание с Мукешем нельзя было назвать сердечным. Позднее Магдалина укоряла себя за то, что они попрощались именно так. Но не существовало магии, способной перенести в прошлое, чтобы сказать недосказанное и сделать недоделанное.
Магдалина замерла перед иллюминатором.
За треснутым стеклом – нереальный мир, написанный сапфирной синью. Линия горизонта теряется в дымке, поэтому трудно определить, где утреннее небо, а где – штилевое море. Небо и море – словно близнецы в этот час.
Из коридора доносятся детские голоса: Каин и Адам гоняют по центральному коридору дирижабля контрабандистов. Во время игры их головы свободны от скорбных мыслей. И Магдалина рада, что братья нашли отдушину и смогли отвлечься.
Наверное, для нее это тоже игра.
Спина неестественно пряма, губы искусаны. В вытянутой руке – чугунный утюг. Пальцы онемели, запястью больно, локоть словно сжат тисками. Но рука больше не дрожит; дрожат почему-то колени.
Ничего-ничего, она быстро учится. Скоро и колени перестанут трепетать. Взгляд скачет: револьвер, лежащий на заваленном старом хламом столе, утюг в руке. Револьвер-утюг, утюг-револьвер.
Само собой, револьвер раза в два легче, чем утюг. Но Хасан и Нишант посоветовали тренировать руку чем-то более увесистым и нарабатывать тем самым запас выносливости.
– Мне больно на вас смотреть, – вздохнул Мукеш. Он сидел на диване, сцепив руки на коленях. – Пистолеты и ружья – не ваша забота.
– Вы не устали повторять одни и те же слова? – жмурясь от напряжения, произнесла Магдалина. – Что же, по-вашему, моя забота?
Мукеш вздохнул, покачал бритой головой, но ничего не ответил.
– С какой стати вы вообще беретесь определять, что есть моя забота, а что нет? – прошипела Магдалина; ее запястье налилось расплавленным свинцом, казалось, что еще немного – и кость лопнет, не выдержав нагрузки. – Быть может, я вам нужна вместо лейденской банки, заряженной «особой энергией»? Чтобы питать силой ваши инициативы?
Она опустила руку. Рукоять выскользнула из пальцев, утюг с грохотом упал на палубу. Сейчас же дверь кают-компании распахнулась, в проеме показались вихрастые головы Каина и Адама. Оценив обстановку, братья вернулись к игре.
– Туда, куда я направляюсь, мне понадобятся самые разнообразные умения, – сказала Магдалина, потирая запястье. – Я хочу, чтобы у меня не тряслись руки всякий раз, когда я берусь за оружие, – кивок в сторону револьвера. – Я обещала дяде, что его сыновья будут в безопасности. И я обязана сделать так, чтобы их жизням ничего не угрожало. Увы, но летающая лохань Хасана и Нишанта – последнее место в мире, которое я бы назвала безопасным…
– Магдалина, – мягко произнес Мукеш, – в мире теперь не найти безопасного уголка. Если вы покинете нас сейчас, это будет сродни дезертирству.
– Называйте это как пожелаете… – Магдалина встряхнула рукой.
Мукеш поднялся, взволнованно оправил френч.
– Если всему виной мои чувства, то могу заверить, что больше ни за что на свете не посмею навязывать их вам.
У Магдалины дрогнуло сердце. Раздражение, которое волей-неволей накипело по отношению к соратнику, в один миг улетучилось. Ей стало жалко этого благородного и смелого человека, на которого, казалось бы, можно положиться всегда, при любых обстоятельствах, и который был сейчас рядом. Стоило только сделать к нему шаг, положить руку на плечо, потянуться губами к губам…
